Никто не забыт, ничто не забыто…

В 2020 году исполняется 75 лет со дня Победы в Великой Отечественной войне. Мы начинаем публиковать истории, присланные в редакцию газеты «Курорт Белокуриха» в рамках акции памяти событий ВОВ. Жители и гости города-курорта приняли участие в конкурсе, мы благодарим всех, кто откликнулся.

В начале апреля в санатории «Катунь» отдыхал Сергей Попов. Он прислал нам рассказ, написанный его знакомым — Моисеевым Павлом Филипповичем.

Шпион
Рассказ-быль
Из воспоминаний Петра Александровича Моисеева

Данное событие произошло в июле-августе 1942 года в деревне Одина Талицкого района Свердловской области.

Отечественная война набирала обороты. Все здоровое мужское население призвано на фронт. Колхоз «Сталинский путь», рабочую силу которого составляли старики, женщины и подростки, на пределе человеческих возможностей завершает сеноуборочные работы и готовится к уборке озимой ржи. С фронта вернулись несколько односельчан после тяжелых ранений и комиссованных командованием. Но и они, по мере их возможностей, выполняли легкую работу.

Приносил почтальон в дома и письма с коротким текстом: «…погиб смертью храбрых в бою за Советскую социалистическую родину…». В таких случаях люди сплачиваются и собираются в доме осиротевшей семьи, стараясь своим соучастием хоть как-нибудь утешить вмиг постаревшую и поседевшую новоиспеченную вдову, часто с большим количеством малолетних детей. Соучастие односельчан всегда оставляло надежду на то, что произошло нелепое недоразумение, что муж или сын не погиб, он где-то в госпитале, или в тылу врага при выполнении особого задания, в партизанах или в плену и после успешного окончания войны, а победа обязательно будет за нами, он будет освобожден и вернется домой.

Такие случаи в нашей деревне уже были. Например с Павлом Терентьевичем Клепиковым. С первого дня войны от него не было писем, а через девять месяцев, без всякого предупреждения, неожиданно появился на пороге родного дома. Как оказалось, под Москвой его тяжело ранило, сильно контузило и он, потеряв на длительное время память, валялся в госпитале где-то в Сибири. В других случаях приходило извещение о гибели человека, а он возвращался живым, но без руки или ноги.

Иногда через Одину, расположенной на расстоянии шести километров от железнодорожной станции Поклевская, проходили возвращавшиеся после госпиталя раненные, направляясь в другие окрестные деревни. Стоило такому появиться на взгорке при подходе к деревне, как к стеклам окон домов прилипали лица, глаза которых пристально старались определить в прохожем своего односельчанина.

Так было и в начале августа 1942 года. Мне шел седьмой год. Рано утром я самостоятельно пришел в детский сад, который располагался посередине деревни в большом доме под железной крышей, до революции принадлежавший помещику. Дом с просторными окнами и комнатами был поделен на две половины: в одной проживала семья Павла Терентьевича, в другой половине располагался колхозный детский сад на пятнадцать детских персон. В штате сотрудников детсада числилось два человека: воспитательница и кухарка. Кухаркой была жена Павла Терентьевича — Анастасия Федоровна. Сам Павел Терентьевич был назначен заведующим продовольственным складом.

Только что закончился завтрак и дети собирались выйти из-за стола, как вдруг услышали певучий голос Настасьи Федоровны, пристально смотрящей в окно на улицу: «Детоньки, какой-то красноармеец идет со стороны Поклевской, уж не папочка ли чей?». Не слушая команды своей няни, мы, запинаясь и падая через порог, дружно высыпали на улицу.

Со стороны станции к детсаду подходил высокий мужчина в красноармейской форме, фуражка с красной звездочкой на околыше, поверх гимнастерки одета шинель нараспашку, солдатские брюки заправлены в кирзовые сапоги. Когда стал подходить поближе, то все увидели, что лицо его рябое, изъеденное оспой. Глубоко посаженные глаза смотрели настороженно и недружелюбно. Правой рукой он держал лямку вещмешка, переброшенного через правое плечо. Прихрамывая на одну ногу, он приостановился, видимо, хотел что-то спросить, но потом передумал и молча прошел мимо. Мы продолжали смотреть вслед.

Через несколько домов ему навстречу вышла моя двоюродная тетя Моисеева Татьяна Павловна. Она, как потом выяснилось, увидев его в проеме улицы, по признаку рябого лица и высокого роста определила в нем своего Филиппа, от которого с фронта не поступало никаких известий. Но ошиблась. О чем-то переговорив, она быстро вернулась в дом и тут же вынесла несколько яиц с картофельными лепешками. Это я определил сразу, так как часто забегал к тетушке в гости.

Красноармеец что-то сказал, сунул снедь в вещмешок и, не задерживаясь, тронулся дальше. А мы все стояли и смотрели. Нам было видно, как он дошел до правления колхоза, напротив которого располагался продовольственный склад, и откуда ему навстречу вышел Павел Терентьевич.

Встретившись, они остановились друг перед другом, жестикулируя при разговоре руками. Потом вдруг красноармеец резко ударил Павла Терентьевича в подбородок и тот, взмахнув руками, оторвался от земли и плашмя упал спиной на дорогу. Удар был настолько сильным, что Павел Терентьевич некоторое время лежал неподвижно, а неизвестный, не раздумывая, бросился бежать в сторону конного двора на окраине деревни. Настасья Федоровна в окружении воспитанников, со стороны наблюдавших разыгравшуюся драму, с причитаниями бросилась в сторону склада.

Мы, кто пошустрей, не обращая внимания на окрики грозной няни, бросились за ней. Когда подбежали, Павел Терентьевич, придя в себя, бегом бросился к конному двору. Наше любопытство брало вверх и мы, обгоняя кухарку, бросились за ним.

Уже потом с его слов мы узнали следующее: Павел Терентьевич заметил человека в военной форме еще в тот момент, когда тот, приближаясь к деревне, спускался с пригорка на мост через небольшую речку Суэтку. Сам он стоял и курил самокрутку на крыльце склада, а при приближении последнего вышел ему навстречу, в душе расчитывая встретиться с погодками из своей или близлежащих деревень, когда уходили на фронт. А уходило их более ста человек в одной партии.

Подпустив на расстояние нескольких метров, он понял, что солдат ему незнаком, видимо, из дальних деревень, и следует дальше. Но из-за солидарности фронтовика к фронтовику решил завязать с ним разговор:

— Куда путь держишь, служивый?

Красноармеец остановился и перебросил котомку на левое плечо, словно освобождая правую руку для рукопожатия.

— Да вот, после ранения домой на лечение костыляю.

В разговорной речи Павел Терентьевич уловил нерусский акцент.

— А откуда родом будешь?

— Да тут недалеко, из деревни Ретиной я…

— А как тебя величают?

— Огурцов… Имя, отчество Павел Терентьевич не запомнил.

— Чтой-то такой фамилии не слыхивал, а так как будто я там всех знаю. Кум у меня там живет.

Глаза красноармейца настороженно сузились, отчего еще ярче обозначились рябые вмятины на щеках от перенесенной когда-то оспы.

— Да я туда переехал перед самой войной. Сам вдруг стал озираться по сторонам, что насторожило Павла Терентьевича.

— А можешь назвать хоть несколько фамилий сельчан?

— Тебе, собственно, чего от меня надо? И кто ты такой, чтобы допросы устраивать? Лицо его было в злой иронической ухмылке.

— Хочу, чтобы ты справку показал о ранении и освобождении.

— Как же, сейчас покажу, сейчас. Красноармеец обманным движением провел руку мимо кармана шинели, а затем, согнув ее в локте, резким движением снизу ударил Павла Терентьевича в подбородок, отчего тот потерял на некоторое время сознание.

Очнувшись и, не придя в себя как следует, он бросился за обидчиком следом, в надежде заручиться на конном дворе подмогой. Там в это время обычно проходила разнарядка членов колхоза на сельскохозяйственные работы.

Подбегая к конному двору, я увидел там необычную суету. Люди спешно выбегали из конюховки, что-то кричали, размахивали руками и вооружались вилами, палками, камнями, словом, всем, что попадет под руки. Подростки с уздечками в руках запрыгивали через жердевой забор в пригон для лошадей, отлавливая каждый закрепленную за ним лошадь. Обуздав, виртуозно запрыгивая ей на спину и понуждая слева направо поводом узды по крупу, мимо конюха, державшего открытыми ворота загона, рысью и галопом устремлялись в конец деревни. За ними неслась безлошадная толпа стариков и женщин, вооруженных чем попало. Все это напоминало растревоженный улей диких пчел…

Бригадир колхоза, Елизавета Рыбакова, до хрипоты в голосе руководившая данным столпотворением, увидев приближающегося Павла Терентьевича, велела ему бежать за толпой. На конном дворе остались конюх дядя Коля Носков, а также старый и глуховатый Игнатий Коротаев, оказавшийся здесь по причине обещанной бригадиром лошади для вывоза из леса заготовленных хлыстов березы, которыми Игнатий запасался на зиму для отопления своей маленькой избушки. На этот раз Рыбакова выделила ему Белоглазку, лошадь с бельмом на правом глазу. Ее имя всегда было на слуху и порождало чуть не ежедневные деревенские анекдоты, в поле которых попадали колхозники, которым приходилось на ней работать.

Белоглазка была очень ленива и бригадиры часто вручали ее тем, кто также отличался ленью или недобросовестным отношением к порученной работе. Для любого подростка она была настоящим унизительным испытанием на прочность. Редко кому удавалось заставить ее побежать рысцой, что всегда грозило явным опозданием на участок работы или при возвращении с работы домой. Как бы ее не стегали кнутом, она становилась еще несговорчивее или останавливалась вообще. Еще хуже, ломая оглобли, демонстративно ложилась на землю. Стоило к ней приблизиться, как она тут же пускала в ход зубы или копыта, нанося обидчику серьезные травмы. Чаще всего ее услугами пользовались умудренные опытом старики или женщины, умевшие к ней находить только им известный подход и всегда оставались ею довольными. Положительным за ней качеством считались выносливость и сила. Она могла везти столько груза, на который понадобилось бы две-три лошади.

Дед Игнатий и Белоглазка обычно ладили, видимо потому, что он всегда угощал ее корочкой ржаного хлеба и сэкономленным кусочком сахара. Вот и на этот раз, сунув ей в зубы любимое лакомство, он надел на нее хомут с постромками, на которых уже дома предстоит закрепить специально для этих целей валек, подвел Белоглазку к высокому крыльцу конюховки и уже с него взгромоздился на вершину. Не отъехав от конного двора и пятидесяти метров, он увидел бежавшего ему навстречу красноармейца в распахнутой шинели.

Подбежав к лошади, он схватил под уздцы повод и приказал старику задыхающимся от бега голосом слезть с вершины. Тот, будучи глухим, наклонился и подставил ладонь к левому уху. Красноармеец, не повторяясь, схватил деда за шею и грубо повалил его на землю. Сам же вскочил на вершину и, как бывалый наездник, натянув поводья, ударил каблуками сапог по ребрам. Белоглазка по отработанной привычке тронулась шагом, что всадника явно не удовлетворяло. Видя, что со стороны конного двора к месту события бегут подростки, он выхватил из правого сапога небольшую финку и два раза со злостью ударил ею по крупу. Белоглазка, видимо, такой боли еще не испытывала. Дико заржав, она взвилась на задние ноги и с места галопом поскакала в конец деревни, оставляя за собой кровавые пятна. Подростки тут же повернули обратно в сторону конюховки, чтобы рассказать о случившемся. Елизавета Рыбакова, выслушав их, тут же нарядила кузнеца Захара Шеломенцева бежать в кузницу за дробовиком, а всем остальным приказала вооружиться чем попало и организовать погоню.

Белоглазка под напором свирепого седока, свалив две дряхлых изгороди колхозницы Нюры Козловой, вырвалась за деревню и пустилась через ржаное поле в сторону соснового бора. Но, не достигнув его, вблизи горелого колка силы лошади от сильного кровотечения иссякли и она, шатаясь, сначала остановилась, а затем опустилась на задние ноги.

Всадник, коснувшись ногами земли, оглянулся назад и увидел бегущую со стороны деревни разношерстную толпу преследователей. Со злостью пнув в бок лошадь, он бросился к колку и растворился в частоколе обгоревших деревьев.

Мы, мелюзга, потеряв над собой контроль взрослых, бежали за возбужденной толпой. Но вблизи колка нас остановили взрослые и под угрозой деревянных грабель повернули обратно в сторону деревни. Остальные события я слышал потом от взрослых и родителей.

А они развивались следующим образом: колок представлял из себя площадь размером 1,5-2 гектара обгорелого леса с сенокосными угодьями по сторонам. Видимо, кто-то когда-то по весне или осенью выжигал старую сухую траву, в результате чего по всему колку все деревья погибли, превратившись в сплошной частокол. Но мелкий кустарник отрос заново.

В середине колка было болото с чистыми заводями устоявшейся воды. Когда толпа колхозников приблизилась к колку на расстояние нескольких метров, бригадир распорядилась окружить его по всей окружности, чтобы лишить беглеца выхода в какую либо сторону, и ждать Захара с дробовиком. А Наташе Моисеевой, четырнадцати лет девушке, приказала, по возможности, оказать Белоглазке медицинскую помощь. Круп ее был исколот в нескольких местах, из ран сочилась кровь. Наташа, исполнявшая обязанности ветеринара, взятого на фронт, растерялась. У нее не было с собой никаких медикаментов. В спешке никто на такой исход в пылу погони не рассчитывал. Тут она вспомнила, как ее предшественник пользовался в практике травами, и побежала вдоль дороги, собирая мать-мачеху, подорожник и кровохлебку, привлекая к сбору еще нескольких женщин.

Обнаружив на опушке колка пустую консервную банку, стали отжимать по капле сок вышеназванных растений. Кого-то послали на конный двор за конюхом с повозкой для того, чтобы увезти раненную лошадь. В это время Елизавета Рыбакова решила зайти в заросли кустарника, чтобы справить малую нужду. Выйдя к заводи болота, присела в камышах под кустом.

Вдруг увидела, как в воде болота зашевелилась обрезанная тростниковая трубка камыша, а потом высунулась голова в темно-зеленых водорослях. Бригадир испуганно вскочила и с воплями «Караул!!!» пулей вылетела из кустов.

Красноармеец, услышав дикие крики, вылез из болотной тины и бросился бежать в густоту ржаного поля. В это время, сокращая путь, ему навстречу бежал кузнец Захар Никитич с ружьем, патроны которого были заряжены крупной солью. Приблизившись к красноармейцу, Захар Никитич вскинул ружье и приказал поднять вверх руки. Озверевший бандит самонадеянно бросился на него, держа впереди финку. Кузнец, не целясь, выстрелил ему по ногам. Но, видимо, заряд попал выше, в междуножье. Скрючившись и прикрывая рану обеими руками, тот повалился на землю. Подбежала подмога со стороны болота и низверженному противнику были скручены руки поводом от узды Белоглазки.

Ни радио, ни тем более телефона в то время в деревне не было. До райцентра города Талица расстояние было более десяти километров. После того, как связанного противника забросили поперек спины лошади, его доставили в деревню и заперли в один из пустующих амбаров во дворе правления, а в Талицу верхом на лошади отправили нарочного Александра Ивлева, снабдив его короткой запиской председателя колхоза в адрес райотдела милиции.

Когда проверили содержимое вещмешка у пленного, то все были поражены. Вместе с суммой денег в непроницаемой упаковке обнаружили топографическую карту Талицкого и Сухоложского районов, списки руководства всех уровней, а также колхозов и предприятий. Главным образом маршрут до сухоложского завода № 450. Кроме того, в мешке были также консервные банки, полотенце, две пары чистых портянок, нитки с иголками, соль, чай и комковый сахар. Туда же положили отобранную финку с красивой нарезной ручкой. А пленному после долгих споров оказали первую помощь в виде отмачивания водой и наложением повязок из его же нательного белья.

После того, как из района прибыли на конной повозке два милиционера, были опрошены все участники данного события с соответствующей записью в протоколе, который был всеми подписан. А деревня до поздней ночи гудела, бурно обсуждая события прошедшего дня, приписывая ему даже то, чего не было вообще.

Как потом выяснилось, после того, как задержанный был доставлен в Талицу и определен в районную больницу, его усиленно допрашивали следственные органы. Говорили, что по национальности он — эстонец, был завербован немецкой агентурой, и с группой ему подобных заброшен в глубокий тыл России для сбора необходимых разведданных. Когда было принято решение о его выписке из больницы и за ним прибыл наряд милиции, он забаррикадировался. Пытался оставить заложницей в палате медицинскую сестру, но это ему не удалось. Девушка сумела выскользнуть и поставить в известность свое руководство.

Когда прибывший наряд выбил забаррикадированную дверь, в палате никого не оказалось: окно на улицу было открытым. Пытаясь осуществить побег, он выпрыгнул со второго этажа на кучу щебенки. Приземление оказалось неудачным, с тяжелой травмой головы, не совместимой с жизнью.

Павла Терентьевича, Елизавету Рыбакову и Захара неоднократно вызывали в район на следственные допросы. Впоследствии они были поощрены разными подарками. А население деревни еще долго обсуждало это событие. Белоглазку вылечили и поставили в строй. Отношение к ней резко изменилось; о ней говорили как о национальном герое. Прожила она до 1950 года и память о себе оставила в умах сельчан надолго. За свой конский век она родила более десятка жеребят, прославившихся своей силой, выносливостью, а порой и скоростью бега.

Я сам однажды был свидетелем, когда ее сын Магнит, серый жеребец, наделенный природой белыми яблоками по бокам, под управлением семидесятилетнего конюха Николая Носкова, завоевал первое место на зимних ежегодных традиционных гонках на озере Маян, куда приглашались гонщики со всей Свердловской области. На ее потомство впоследствии стал спрос далеко за пределами района. Двух ее сыновей по именам Лысанко и Дончак в начале 1944 года по особому распоряжению призвали в ряды Вооруженных сил.

Уже в конце войны на имя моего троюродного брата Павла от командира Красной Армии пришло благодарственное письмо. Дело в том, что он, как и многие мальчишки, занимался его (жеребцом) воспитанием почти со дня рождения, а перед отправкой на фронт он вплел в хвост Дончака миниатюрную алюминиевую табличку, на которой было нацарапано: «Лучшему командиру Красной Армии» и обратный адрес. Когда я, в 1957 году, вернулся домой после службы в Германии, то был приятно удивлен: Белоглазка и ее потомство все еще были объектом предметного разговора пожилых односельчан, а в конюховке на прежнем месте с надписью «Белоглазка» висел полный комплект принадлежавшей ей сбруи. К хомуту прикреплена табличка с именами ее потомства, сохраненных благодарной памятью сельчан.

Рассказ «Шпион», написанный Павлом Филипповичем Моисеевым по воспоминаниям своего дяди Петра Александровича Моисеева, вошел в сборник стихов «Опаленное детство», изданный в г. Сухой Лог при содействии В. Ф. Сергеева в 2014 году. В беседе с Владимиром Филипповичем (в настоящее время — директор краеведческого музея) он поведал мне любопытные факты периода Великой Отечественной войны, относящиеся в том числе и к данному рассказу. Оказывается, в Сухом Логу находился единственный в СССР завод по производству прожекторов. Была заброшена группа диверсантов из пяти человек для уничтожения данного предприятия, а также руководителей на территории Свердловской области. Четверых диверсантов задержали органы НКВД в Сухом Логу. Были найдены тайники, склад с оружием и взрывчаткой. А вот пятому шпиону удалось скрыться. Он и был тем диверсантом, о ком повествуется выше.

С. И. Попов, 2020 год

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован.